Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!…» Но если остаться в палате, сквозь это неразборчивое бормотание, можно услышать историю его жизни.

— Вы слышали о графе Сен-Жермене? Вы знаете, что он выдавал себя за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, и прочая. Он открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал…

То ли в начало, то ли в развязку этой трагедии мечется его память:

— Лизавета Ивановна … пренесчастное создание,… что, если графиня откроет мне свою тайну! — или назначит мне верные карты! Почему бы не попробовать счастия?…

— «Vous m’ecrivez, mon ange, des lettres de quatre pages plus vite que je ne puis les lire» (франц. «Вы пишите мне, мой ангел, письма по четыре страницы быстрее, чем я успеваю их прочитать»).

Сбиваясь с ритма и снова переходя на неразборчивое бормотание:

— Сегодня бал у ***ского посланника. Графиня там будет. Мы останемся часов до двух. Вот вам случай увидеть меня наедине.
— Как она стройна!.. Настоящая тройка червонная.

Вдруг взволнованно, тревожно и неожиданно очень разборчиво:

— Я чудовище! Я не хотел её смерти!

Долго молчит и медленно чеканя каждое слово:

— …Руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз. — Туз выиграл!

Вздрагивая:

— Дама ваша убита… в самом деле… пиковая дама…
— Необыкновенное сходство…
— Старуха! — кричит он в ужасе.

И опять в бессилии упав в больничную каталку бормочет необыкновенно скоро:

— Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!…